Феодосия и Богаевский
08:04
24.01
24 января – дата рождения Константина Федоровича Богаевского, художника с мировым именем, который внес значительный вклад в историю русского искусства, в том числе и в историю Феодосии.
Феодосия и Богаевский 
Во славу своего родного города он трудился всю жизнь, оставив бесценное наследие.
Его картины в галереях и многочисленных музеях России, его творчество широко известно за рубежом, его полотна во многих частных коллекциях.
Самая большая коллекция Богаевского находится в Картинной галерее Айвазовского – более 500 работ, каждую из которых можно смело назвать историческим документом для родного города и Крыма.
Он любил Феодосии, он её воспевал:
«Я родился и всю жизнь прожил в Феодосии, древнем городе, с древностью которого может поспорить разве что Рим да Афины…» 1935 г.
«Ах, какая это блаженная страна, наша Феодосия, именно Богом данная» 1912 г.
Любовь к родному городу широко отражена в его творчестве. Известно, с какой тщательностью он относился к феодосийским историческим пейзажам, к памятникам родного города.
Н.С.Барсамов писал: «Богаевский не только запечатлел внешний облик крепостных сооружений, он прекрасно передал характер кладки и каменных стен, облицовки проёмов, бойниц, ворот, калитки и доступные обозрению другие архитектурные детали».
Его пейзажи Юго-восточного Крыма, земли, которая хранит в себе следы прошедших эпох – одна из главных тем его творчества.
Он любил тесные улочки средневековой Феодосии, башни и стены генуэзской крепости, мечети у подножья горы Митридат и яркую красоту Кара-Дага.
О своей любви к Феодосии он пишет художнику А.В.Григорьеву: «…и я почувствовал себя необыкновенно счастливым, и, как в молодости, весело забилось моё старое сердце.
Чудесная природа, божественная природа. Так хочется жить, чтобы неустанно ей молиться – и никуда бы, кажется не уезжал отсюда. В самом деле, у нас ужасно хорошо, я еще раз убедился, что прекраснее нашего края нет в мире».
В 2020 году к 150-летию со дня рождения художника вышла в свет огромная монография на 550 страницах «Крымские древности в акварелях К.Ф.Богаевского», автор Мария Ломакина, где значительная часть отведена работам, отражающим историю Феодосии.
В Картинной галерее Айвазовского экспонируется его известное большое полотно «Феодосия». Это панорамное полотно передает обобщенный образ Феодосии. Это реалистическая работа, отражающая город 1930 года.
Его картины отражают историческую и культурную достоверность средневековой Кафы, такие как «Карантин», «Генуэзская крепость», «Армянская церковь Иоанна Предтечи, «Башня папы Климента и Криско», «Доковая башня» и многие другие.
В его картинах правдивость, почти документальность. Богаевский создал портрет нашего города, его многовековой истории. Прекрасны его рисунки карандашом – «Старая Феодосия», «Феодосийский порт с элеваторами», «Вид Феодосии с Топе-Оба».
В одном из писем он писал: «…в своих композициях я пытаюсь передать образ этой древней земли – величавый и прекрасный, торжественный и грустный».
Последняя его работа «Феодосия зимой» написана незадолго до его гибели. Она как реквием его творческой деятельности.
А как много в печати, в воспоминаниях его современников информации о знаменитой мастерской Богаевского.
Мастерская, созданная его руками, была свидетельницей его творческих поисков, создания многих шедевров, многочисленных встреч с известными тогда людьми – художниками, поэтами, писателями, певцами…
Мастерская для него была таким же детищем, как и его картины. Известно его высказывание: «…без мастерской, без моей работы, я – мертвый человек».
«В то время, как я пишу тебе, моя жена разбирает сонеты Бетховена. Торжественная мелодия звучит в моей просторной и гулкой мастерской. В темном углу стоит начатый сегодня холст. Звуки музыки увлекают фантазию куда-то в далекие неведомые страны, и хочется сделать, написать нечто большее, грандиозное и торжественное, как Бетховенская мелодия» - пишет он своему другу Рылову.
В феврале 1930 г. М.Волошин, посетив очередной раз своего друга, уходя, оставил такую записку: «Милый Костя, проведя эту (быть может, последнюю) ночь в твоей мастерской, я всё время молил о том, чтобы она осталась неприкосновенной, и судьба бы её сохранила от нашествия варваров и иноплеменников». Как говорят: «не в бровь, а в глаз».
Во время оккупации Феодосии по свидетельствам очевидцев мастерская была разграблена, обстановка растащена. То, что немногое сохранилось, находится в галерее Айвазовского.
Богаевский был патриотом своей Родины. После утверждения в Крыму советской власти он стал участником строительства новой жизни. Начиная с 1920 г. он активно включился в общественную и культурную жизнь своего родного города: производил проверку и учет произведений И.К.Айвазовского, принимал участие в оформлении зданий плакатами, транспарантами, несущими новый революционный смысл, много труда вложил в создание Феодосийской школы для обучения художников. 1924 – 1930 г.г. по заданию Крымского комитета по охране памятников искусства и старины он делал зарисовки исторических памятников Феодосии, Судака, Алупки, Ялты, Бахчисарая.
1929 – 1934 г.г. он работал над тематикой новостроек страны, став одним из основателей индустриального пейзажа. Более 30-ти его работ посвящены Днепрострою, Донбассу, заводам Мариуполя, нефтяным промыслам в Баку.
За успехи, достигнутые в области изобразительного искусства, ему в 1933 году было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.
В сложные годы Гражданской войны власти понимали значимость художника. В 1918 году он получил от Феодосийского совета рабочих и солдатских депутатов охранную грамоту: его картины и коллекции были объявлены неприкосновенными.
В 1914 -1918 г.г., находясь на воинской службе в годы Первой мировой войны в качестве добровольца, честно исполнял свой воинский долг. Подтверждение тому – награждение орденом Св. Станислава.
В период немецкой оккупации Феодосии он остался в городе – трудно было оставить мастерскую, картины, да и на его иждивении в этот период было 9 человек и его возраст – 70 лет. В своих воспоминаниях племянница его жены В.А.Садовская-Дуранте пишет: «Великая отечественная война застала Константина Федоровича врасплох. Помню его растерянность. Он два дня метался по горисполкому. Знаю, что все ценные полотна упаковал и отправил в галерею для эвакуации, но много картин оставалось в мастерской. Дверь в мастерскую полностью была заложена, заштукатурена. Сам он с Жозефиной Густавовной сидели на чемоданах, но эвакуироваться не успели. Константин Федорович оставлен был при музее Айвазовского».
Декабрь 1941 года. Героическая высадка морского десанта в Феодосию. Одновременно с моряками прибыл военный корреспондент, художник К.Г. Дорохов, который по горячим следам начал делать зарисовки, фотографии в только что освобожденном городе. В его книге «Зарисовки художника» отражена встреча с К.Ф.Богаевским: « На следующий день узнаю, что К.Богаевский живет в городе. Ищу его. Какая-то женщина вызывается провести меня к нему. Идем пустынными, мертвыми улицами. Кругом одни развалины.
По дороге много трупов, разбитых немецких машин: грузовиков, автобусов, полицейских черных воронов.
Домик Богаевского. Сбитый обстрелом карниз. Сухой старичок открывает калитку. Это – сам Константин Федорович Богаевский.
Входим в мастерскую художника. Всё запущено. Вид нежилой. Богаевский рассказывает о жизни при немцах. Показывает акварели последних лет, сделанные в прежней манере, только похуже… Беседуем об искусстве, о войне. Вспоминаем наших общих знакомых по Москве. Но быстро темнеет, нужно спешить. Обратный путь кажется значительно длиннее. Доносится канонада».
Читая эти строки К.Г.Дорохова, перед глазами стоит картина жестоких, страшных событий того времени, героизм десантников по освобождению Феодосии.
В период оккупации Феодосии при галерее Айвазовского работала студия, где занимались живописью дети 8 – 12 лет. В своих воспоминаниях одна из студиек, Вера Морозова пишет: «Для нас совсем маленьких, многое было тревожным и страшным, и постоянное чувство голода и холода. Поэтому художественная студия была для нас теплым островком прежней жизни.
Собираясь в студии вместе с преподавателями, мы согревали друг друга душевным теплом, разговорами, и наши рисунки были щитом, которым мы пытались защитить себя от ужасов войны».
По–разному сложилась судьба студийцев. В своих воспоминаниях В.Морозова пишет: «некоторые попали в облаву, погибли в гестапо, группа старших студийцев была отправлена в Германию и погибла в поезде по пути в Румынию».
Сохранились письма Ж.Г.Богаевской – жены Константина Федоровича. В одном из писем она пишет: «В период оккупации Феодосии при галерее открылась художественная школа, и группа преподавателей стала упрашивать К.Ф. стать во главе и, чтоб хоть как-то будет им возможность существовать и получать пайки.
Он, нехотя, согласился – тогда и К.Ф. стал получать паёк, который он часто оставлял на нужды школы. Вы ведь знаете, какой он был скромный и, что для него искусство дороже всего».
Прошло 80 лет после трагической гибели К.Ф.Богаевского.
Многие феодосийцы не знакомы или мало знакомы с творчеством художника и его жизнью, а главное – с исторической и художественной значимостью творчества Богаевского. Некоторые феодосийцы, к сожалению, высказываются о нём негативно…
На проходившей в 1928 году в Москве персональной юбилейной выставки в честь 30-летия творческой деятельности Богаевского, во врученном художнику адресе звучало: «история будет венчать в вашем лице одного из крупнейших русских художников и подлинных представителей большого искусства».
Жаль, что в родном городе художник не получил должной оценки. Часто вспоминаются слова М.Волошина: «Между тем, Богаевский был рожден таким же исключительным живописцем земли, как Айвазовский – моря».
В наши дни часто по телевидению можно увидеть пейзажные панно Богаевского в приёмной Министерства иностранных дел, где проходят встречи министра Сергея Викторовича Лаврова с дипломатическими представителями глав государств, политическими деятелями. Приятно сознавать, что по прошествии многих десятилетий, творчество феодосийского художника и память о нем живет.
В своей книге «Богаевский» Н.С.Барсамов написал: «то, что сделал Богаевский для родного города и Крыма, может быть оценено только в будущем, когда каждое произведение приобретет помимо художественного интереса ещё и ценность подлинного документа».
Это время пришло.
Святой долг феодосийцев – воздать должное памяти Константина Федоровича Богаевского.
Аида Алексеевна Касаткина
Подписывайтесь на Кафу в Facebook, страницу ВКонтакте, блог в Twitter и группу в Одноклассниках. А также в «Яндекс.Дзене» и на канал Youtube. Новости по теме
|
|
© 1992-2024
ВНИМАНИЕ! Частичное или полное воспроизведение, размещенных на сайте kafanews.com, текстовых и фотографических материалов приветствуется при условии активной, не закрытой для индексации поисковиками гиперссылки на https://kafanews.com
На настоящем ресурсе может присутствовать материал 18+
Администрация сайта не несет ответственность за комментарии, оставляемые пользователями на сайте, а также за характер рекламных материалов от сторонних рекламных систем (Google, Яндекс и др.).
Художник второго плана
на его картинах моглибы вполне нарисовать Тициан и
ии Ботичели
Хороший фон
Почему "скромно" опустили факт, что художник убит советской авиацией, высокоточно бомбившей военный объект в виде продовольственного рынка?! В принципе, ничего удивительного, это же так по-русски и скрепно - о неудобном умолчать и продолжать высокоточно уничтожать жилые дома, рынки, вокзалы, больницы,...
Ну и какая же ты всё-таки совковая СВОлочь и падаль А.А.К! Уже очень скоро и ты эту всю СВОю лживую писанину будешь в аду вечно читать только лишь ты одна также, как и "Патриарх феодосийской литературы" и "Писатель с большой буквы" Педуард.
3 ноября 1941 года гитлеровские войска оккупировали Феодосию. Богаевский отказался от эвакуации.
Жена Богаевского Жозефина Густавовна Дуранте. В 1902 году член правления Феодосийского правления «Ясли». Проживала на Дурантьевской улице. После смерти мужа (ему оторвало голову в результате взрыва сброшенной на рынок на мирных людей советской авиабомбы) она хотела переехать в Геную, но не случилось.
Во время наступления советских войск немцы стремительно покидали Феодосию. Они вывезли Жозефину Густавовну на самолёте в Германию. После разгрома гитлеровской Германии она попала в зону репатриации союзников и попросила отправить её в Италию, но её репатриировали и 10 лет она отбыла в лагерях. Во время Хрущёвской оттепели была освобождена и реабилитирована. В начале она поселилась в Старом Крыму. В Старом Крыму сохранился дом, в котором жила Антуанетта Дуранте, сестра Жозефины Дуранте-Богаевской. Некоторое время, начиная с 1954 года, в нём сёстры жили вместе. В Италии жил брат Жозефины Густавовны и он ей завещал наследство, но ей не разрешили выехать. Также ей и не дали унаследовать и всё то, что досталось ей от его мужа, которого она очень любила и была ему до самой его смерти верной и преданной музой.
Жозефины не стало в 1969, похоронена на участке № 5 («нижнем») Введенского кладбище в Москве.
Могила Ж.Г. Богаевской, Немецкое кладбище, г. Москва (2018)
А ведь действительно, и как только этих лживых совковых Писакомарателей(с большой буквы) земля под собою носит и ещё не для всех она разверзлась?
А ведь "Кафа" могла не уподобляться всем этим совковым тварям и вот эти слова всего лишь повторить:
Особый стиль Богаевского выделяет его из ряда самых известных пейзажистов конца XIX – середины ХХ века. Его работы не вписываются в какой бы то ни было контекст. Неудивительно, что исследователи до сих пор не определились, к какому направлению живописи их отнести: неоклассицизму, неоромантизму, декадансу или символизму. Ясно одно – источником его вдохновения была родная Киммерия: «В своих композициях я пытаюсь передать образ этой земли – величавый и прекрасный, торжественный и грустный. Этот пейзаж, насыщенный большим историческим прошлым, со своеобразным ритмом гор, напряженными складками холмов, носящий несколько суровый характер, служит для меня неисчерпаемым источником…»
Семья жила небогато, снимали флигель у местного фабриканта Ивана Егоровича Шмитта и его жены Софьи Антоновны, урожденной Дуранте. Иван Егорович обратил внимание на то, что сын квартирантов неплохо копировал репродукции из художественных альбомов. Он стал приглашать мальчика в гости, показывал книги, иллюстрированные журналы, беседовал об искусстве, о пейзажистах – Алексее Саврасове, Иване Шишкине, Федоре Васильеве. А затем упросил родственника жены, художника Адольфа Ивановича Фесслера, позаниматься с Костей. Многие живописцы брали уроки у Фесслера, но более всех из его учеников прославился Архип Куинджи. Так что Богаевский попал в хорошие руки: не зря позже он называл Фесслера своим первым и главным учителем.
В 1880 году Костя поступил в классическую гимназию. И здесь ему тоже повезло с учителями. «Некоторые талантливые преподаватели феодосийской гимназии тогда уже обратили мое внимание на красоту древних остатков Феодосии, – вспоминал Богаевский. – Учителя французского и немецкого языков были любителями и собирателями древностей».
Через год его мать, Александра Михайловна, получила в наследство небольшое имение под Ялтой, и Богаевские решили переехать. Бездетные Шмитты предложили родителям Кости оставить 9-летнего мальчика в их семье, чтобы он продолжил учебу в гимназии и художественное образование. Богаевские согласились.
Беспрекословным авторитетом в Феодосии в то время был знаменитый маринист Иван Константинович Айвазовский. Как-то Фесслер привел к мэтру Богаевского. Старый художник неторопливо листал альбом юноши. Его взгляд задержался на одном рисунке: под зловещими облаками среди скал раскинулся опустевший мертвый город. И подпись: «Наталье Юльевне Фесслер свои монастырские сны посвящает К. Богаевский в благодарность за «Царство молчания» Жоржа Роденбаха». Этот бельгийский писатель-мистик конца XIX века был весьма популярен у декадентов. Далекий от модных течений Айвазовский брезгливо поморщился. Фесслер поспешил объясниться: его жена подарила Косте книгу Роденбаха, ведь во время войны с турками 1877–1878 годов, когда в порт Феодосии вошла турецкая эскадра, мать увезла 5-летнего Костю в Топловский монастырь, где они жили среди скал и лесов... Тогда Айвазовский повел гостей на балкон, с которого открывался великолепный вид на море. «Вот она красота! – воскликнул мэтр. – Всю жизнь я верен природе, но не всегда получается перенести ее на полотно. Вы, юноша, будете приходить ко мне. Природа и я – мы будем вашими лекарями. А лечиться вам необходимо! Сейчас появилась «инфекционная» повальная болезнь среди художников, писателей, музыкантов. Кое-кто из них приезжал ко мне, чтобы и меня заразить. Они хотят воспеть жестокость и преступления Средневековья, любят заглядывать в гробы и дышать тленом, как Роденбах… Не назад, вперед глядите!»
Костя начал заниматься у Айвазовского, вместе с другими учениками срисовывая морские виды с полотен художника. Очень скоро ему наскучило копирование, и он перестал ходить к художнику. Как-то во время прогулки он встретил Айвазовского, и тот вновь принялся его наставлять: «У вас есть дарование, Богаевский, вы можете стать настоящим художником. Но вам надо полюбить жизнь и человека, освободиться от декадентщины, разъедающей умы и души. Вы впоследствии будете сожалеть, что затратили много времени на такую чепуху. И помните, что я сразу поверил в ваш талант и предостерег вас от опасности!»
В МАСТЕРСКОЙ КУИНДЖИ
В 1891 году Константин отправился в Санкт-Петербург и поступил в Академию художеств. Здесь выяснилось, что он не имел опыта работы с живой моделью. «На выставке представлены четыре работы Богаевского первых лет учебы, – говорит научный сотрудник Российской художественной галереи, куратор выставки Татьяна Нечаева. – В академии все шло по общей программе: всем надо было рисовать гипсовые фигуры и слепки, работать с натурщиками. Богаевский перешел в натурный класс, но у него ничего не получалось, он чувствовал свою несостоятельность. Это – не его стихия, он хотел писать только пейзажи. И разочарованный Богаевский возвращается в Феодосию. Но это было время слома академических традиций обучения, состоявшиеся художники создавали персональные мастерские, набирали учеников. Свой пейзажный класс собирал и Куинджи. Друг и сокурсник Богаевского по академии Аркадий Рылов показал его летние этюды Куинджи, после чего написал Константину в Феодосию: «…он просит написать Вам, чтобы Вы не беспокоились и приезжали работать к нему в его мастерскую и были его учеником». И Константин вернулся в Санкт-Петербург».
Метод Куинджи строился на раскрытии индивидуальности каждого студента: из его мастерской вышли будущие звезды пейзажной живописи – Виктор Зарубин, Фердинанд Рущиц, Николай Химона, Николай Рерих, Аркадий Рылов, внук Айвазовского Михаил Латри, исследователь и первый живописец Арктики Александр Борисов. Куинджи был против того, чтобы студенты копировали работы старых мастеров в залах Эрмитажа или просто переносили на холст виды природы. Он требовал самостоятельного творчества, учил видеть главное. «Своих учеников Куинджи учил внимательно работать на этюдах, разрабатывать по возможности все детали, – вспоминал Богаевский. – Мы должны были правильно передавать форму предмета, цвет его и отношения – все так, как в природе. Но когда наступал момент композиционной работы, когда мы начинали писать картину, он советовал подальше отодвигать этюды, чтобы не мешали свободе творчества».
Самая интересная пора начиналась летом, когда Куинджи за свой счет увозил куинджистов в собственное имение на Южном берегу Крыма. «В этой дикой местности, без всякого жилья, непосредственно на природе мы должны были жить, – писал Рылов. – С утра все уходили на этюды. После обеда пили кофе, затем каждый брал подушку и одеяло и, выбрав по вкусу тенистый уголок, предавался отдохновению. Слышно было только пение цикад да ленивые звуки гитары. Подремав часок, мы снова отправлялись писать этюды». «Они жили как большая дружная семья – в палатках, готовили еду на костре, спали в гамаках, – поясняет Татьяна Нечаева. – Вели беседы за вечерним чаем об искусстве и истории, музицировали, кстати, Богаевский хорошо играл на гитаре… Вообще, в мастерской Архипа Ивановича была очень свободная, раскованная обстановка».
В 1897 году первый набор куинджистов окончил академию. Куинджи – вновь на свои средства – организовал поездку выпускников в Европу. Они побывали в Берлине, Париже, Вене, Мюнхене, Кёльне, познакомились с импрессионизмом, символизмом, модерном. Сильное впечатление на Богаевского произвели работы художников «Мюнхенского Сецессиона», в выставках которого он позднее участвовал.
В том же году по инициативе Куинджи в залах академии состоялась «Весенняя выставка»: художники-педагоги сами отбирали для нее работы, обладающие художественными достоинствами и прежде нигде не выставлявшиеся. Это было неплохим подспорьем для начинающих живописцев. В таких выставках Богаевский участвовал вплоть до 1905 года.
Вернувшись в Феодосию, Константин Федорович продолжает путешествовать, но теперь по родному Крыму. Именно здесь художник находит вдохновение и свою тему – исторический пейзаж, который он трактует в декоративной манере и графичности стиля модерн. Многие его картины напоминают гобелены. «Старый Крым», «Последние лучи», «Поток. Фантастический пейзаж», «Киммерийская область». Волошин в статье «Архаизм в русской живописи», опубликованной в первом номере журнала «Аполлон» за 1909 год, заметил стремление Богаевского идти «через историческое к архаическому». «Природа Богаевского замкнута в своем великом и торжественном безлюдии. Он воссоздал на своей страстной земле тот рай, который существовал до сотворения человека, когда она была населена одними стройными и мыслящими растениями».
Киммерийская область. 1910 год
ГОРЬКАЯ ПОЛЫНЬ И БЛАГОУХАННЫЕ ЦВЕТЫ
Знакомство Богаевского с Волошиным состоялось в 1903 году, когда в поселке Коктебель, что неподалеку от Феодосии, поэт приобрел участок и начал строить знаменитую «художественную колонию». Богаевский стал одним из желанных гостей Волошина. Несмотря на полную противоположность характеров, дружба поэта и художника продолжалась много лет. Любовь к Киммерии и творчеству создала тандем: Волошин был первым критиком и биографом Богаевского, а тот иллюстрировал сборники поэта. Именно это содружество породило понятие «киммерийская школа живописи».
Помогал в продвижении работ Богаевского и художник Константин Кандауров, ставший ему близким другом. Кандауров обладал связями и влиянием в столичных кругах и взял на себя обязанности импресарио Богаевского: договаривался с покупателями и организаторами выставок, вел финансовые документы. Сам Богаевский занимался только искусством: к 1904 году он стал достаточно известным художником.
Наладившуюся было жизнь прервал призыв на воинскую службу: прапорщика Богаевского на полтора года отправили в Керченский крепостной гарнизон. «Запертый в стенах казармы и лишенный возможности работать, он привык зарисовывать по ночам видения, проходившие у него в глубине зрачков, – писал в своем очерке Волошин. – Альбомы того времени, зарисованные цветными карандашами, в первый раз обнаруживают настоящую индивидуальность Богаевского. С них начинается его собственное искусство».
В июне 1906-го Богаевский сообщает Кандаурову о завершении своей «каторги», радуется, что снял мундир, снова стал вольным художником и взялся за кисти... Но пережитое не могло не отразиться в творчестве. «Одна из апокалипсических картин Богаевского – «Генуэзская крепость», – говорит Татьяна Нечаева. – Здесь время остановилось, есть только скалы и каменные стены, а звезда испускает мертвящий свет... Художник, пренебрегая суетой современности, поднимается над обыденностью, его мышление обретает планетарные масштабы».
В 1905–1907 годах Богаевский создает серию графических работ для поэтического сборника Волошина «Годы странствий», который вышел в 1910-м. Стихотворение «Полынь» в нем посвящено Богаевскому:
И горькая душа тоскующей полыни
В истомной мгле качалась и текла.
В гранитах скал – надломленные крылья.
Под бременем холмов – изогнутый хребет.
Земли отверженной застывшие усилья.
Уста Праматери, которым слова нет!
В личной жизни у художника все складывалось замечательно. Богаевский смог осуществить давнюю мечту: он женился на Жозефине Густавовне Дуранте – племяннице Софьи Антоновны Шмитт. Они знали друг друга с детства, он был давно влюблен в Жозефину. Но ее родители не соглашались на столь незавидную партию для дочери. Только когда к художнику пришла известность, отец девушки, купец первой гильдии Густав Дуранте, благословил влюбленных.
В доме молодоженов часто бывали гости, в том числе Волошин, чета Гринов, писатель Викентий Вересаев, поэт Сергей Шервинский, сестры Цветаевы. «Высокая просторная мастерская. Огромные окна. По стенам клубящиеся лиловые тучи, и, светлея и тая облаками, парит над вошедшим древнее киммерийское небо – над узкими полосками внизу простелившейся, смутной земли, – писала в «Воспоминаниях» Анастасия Ивановна Цветаева. – По стенам, как упавшие книжные полки, ряды стоящих в скромной замкнутости этюдов – всех величин. Это заботливая рука жены художника учреждает порядок в бурном творчестве мужа, скромного, замкнутого. Дом Богаевского-Дуранте. Итальянский размах высот и размеров, света – тени – кисти! И германская чистота, и гармония земного воплощения. Две крови в хозяйке дома – итальянская и немецкая – сама улица, где стоит дом, носит название Дуранте. Рано оставшийся сиротой встретил в юности золотоволосую – тосканское золото! – Жозефину, и в глазах ее – синих – был цвет утренней Адриатики. Детей у них нет; вдвоем идет жизнь. Но друзей у Богаевских – весь цвет Феодосии, Крыма и обеих столиц. И руками трудолюбивой хозяйки, бережливой, умелой, искусной – в скромном доме художника цветут гостеприимство и хлебосольство – два вечно благоуханных цветка».
В такой идиллии все способствует плодотворному творчеству. Богаевский участвует в выставках Союза русских художников, Товарищества московских художников, Нового общества художников, Товарищества южнорусских художников, «Мюнхенского Сецессиона» и в Осеннем салоне в Париже. Его работы неплохо продаются. Но самокритика заставляла художника переписывать картины и «подчищать» акварельные альбомы. Его жена огорчалась, когда он «строил собакам будки, обивая их холстами своих старых картин, которые он беспощадно уничтожал».
Правда, доходов от продажи картин не хватало, супруги зависели от родителей Жозефины, а дела купца первой гильдии пошатнулись. Но при первой же возможности, когда Кандаурову удалось выгодно продать сразу три картины Богаевского, супруги отправились в поездку по Италии, Германии и Греции. Вояж длился полгода, они ходили по музеям и театрам, Богаевский делал зарисовки. Из Рима он писал Кандаурову: «Иной пейзаж совсем переносит тебя в Крым, только воздух более серебристый и с дымкой, и оттого все кажется прекраснее, воздушнее, чем у нас в Крыму. как ни великолепна Италия, а ей-богу, лучше нашего Крыма, Феодосии, Кенегеза на земле нет уголка. Меня иногда нет-нет и сосет под ложечкой – это тоска по Родине и Феодосии. Моя милая, чудная Феодосия в такие минуты кажется точно раем земным...»
Жозефина Дуранте, супруга Константина Богаевского, с братом Юлием Дуранте. 1900 год
Если до Октябрьской революции мастер писал далекие от реальности картины – «Древняя крепость», «Старый Крым», «Жертвенники», то в 1920–1930-х он работал в манере классической ведуты: писал прибрежные курортные поселки, Феодосию, Керчь. И уже чувствовал настроения нового времени: «Искусство, живопись, радость творчества становятся в жизни нашей излишней роскошью, и в сущности они никому не нужны, а многим и многим представляются и просто вредной штукой; отсюда и злобное гонение на всяческую не утилитарную красоту». Пытаясь спасти классическую пейзажную школу, Кандауров создает художественное объединение «Жар-цвет», в которое вошли Константин Богаевский, Анна Остроумова-Лебедева, Елизавета Кругликова, Максимилиан Волошин, Юлия Оболенская. Тогда в адрес таких живописцев часто звучали обвинения в мещанстве и безыдейности от художников левых течений. Богаевский переживал: «Что меня особенно угнетает – это невозможность заниматься живописью, писать то, что душа хочет и любит. Всю жизнь я больше всего любил небо, землю, деревья, море, скалы, и вот на все это почти наложен запрет людьми, которых я не иначе могу назвать, как тупицами, ханжами и фарисеями; для них не существует красоты в мире, их окружающем, они и другим запрещают на все смотреть и любить».
Первая персональная выставка Богаевского состоялась лишь в 1927 году в Казани – к 30-летию творчества. В следующем году в Москве прошла очередная ежегодная выставка «Жар-цвета», где несколько картин живописца получили хорошие отзывы, а Академия художественных наук даже устроила чествование Богаевского. Сам он в тот момент был в Феодосии и получал многочисленные поздравительные телеграммы. «Мне всегда кажутся мои картины такими ординарными, мало совершенными, что мне делается просто неловко, не по себе, когда приходится слышать о них такие восторженные отзывы, – писал он в письме известному богослову Сергею Дурылину 19 июня 1928 года. – Что и говорить, приятно сознавать, что 30-летняя работа была не впустую и оказалась кому-то нужной и даже оцененной выше моих заслуг».
...Новое время диктовало новые правила. В 1930-х годах в обязательную практику вошли творческие командировки: по заданиям правительства художники едут «на натуру» – отражать важные события. Госзаказ от Всероссийского кооперативного объединения «Художник» Богаевский отрабатывает на крупнейших стройплощадках: Донбасс, Днепрогэс, завод «Азовсталь», нефтяные промыслы Баку. Он открыл для себя новое направление внутри жанра – индустриальный пейзаж. И в этом конструктивном пространстве Богаевского тоже нет человека – только редкое присутствие микроскопических фигур. Мы видим лишь результат коллективного труда, машину прогресса, «винтики» которой затмеваются ее величием. Громады железа и бетона, вздыбленные, задымленные исполины завораживают независимым существованием: трудно представить, что это – создание рук человеческих. Мы будто слышим грохот и лязг новой жизни, которая неукротимо движется вперед, вытесняя на обочину тихий покой нетронутой людьми природы. «Днепрострой», «Панорама строящегося гиганта», «Города будущего», «Азовсталь» – только лишь после этих картин Богаевского принимают в Союз советских художников и присваивают звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Его графические и живописные работы получают широкую известность, экспонируются как образцы социалистического искусства на международных выставках в Венеции, Амстердаме, Мадриде, Брюсселе, Лондоне, Нью-Йорке.
Родился в Феодосии в семье мелкого служащего феодосийской городской управы. Семья жила очень небогато, мать будущего художника вынуждена была подрабатывать шитьем. Квартировали они в арендованном флигеле у земского деятеля Ивана Егоровича Шмитта. Мальчик начал рисовать с шести лет и очень поразил этим Ивана Егоровича, у которого часто бывал в доме. В 1880 году поступил в классическую гимназию, а годом спустя, когда мальчику было девять лет, семья Богаевских переехала в Ялту, где Александра Михайловна Богаевская получила в наследство небольшой домик в Ялте. Бездетная чета Шмиттов предложила Богаевским взять Константина на воспитание.
В 1904-м Богаевский призван на военную службу, служил в Керченском пехотном батальоне в чине прапорщика. Там он пробыл полтора года, а после демобилизации, женился на Жозефине Густавовне Дуранте (1879–1969) – крестной дочери жены Шмитта. Со своей невестой художника связывала многолетняя дружба. Но только когда известность пришла к Богаевскому, глава семьи Дуранте благословил их брак.
В 1906-1907 гг. в Феодосии художник перестраивает хлебный амбар под свою мастерскую, в которой потом работал до конца жизни.
До 1914 года еще несколько раз ездил за границу (Германия, Италия, Греция), где знакомился с искусством старых мастеров. Участвовал в выставках «Мира искусства», а в 1912 году выполнил самую известную свою работу – три панно для особняка М. П. Рябушинского в Москве. В 1914 году К. Богаевский вновь был призван в армию – мобилизован в рабочую роту под Севастополь. Был демобилизован в 1918 году.
После революции остался в Феодосии, по-прежнему участвовал в художественных выставках. Вступил в Союз художников – Ассоциация художников революционной России, принимал участие в международной выставке в Венеции. После начала Великой отечественной войны, с 1941 года он был в оккупации и погиб при взрыве советскойм авиабомбы на продовольственном рынке ужасной смертью – ему оторвало голову. Художника похоронили через два дня на старом городском кладбище в Феодосии в могиле приемных родителей. У них один могильный памятник – имя Богаевского выбито под именами Шмиттов. По свидетельствам современников, Богаевский был замкнутым, добросовестным, мирным и чрезвычайно наивным человеком.
Долго считалось, что дом и мастерская Богаевского были разрушены во время оккупации. Однако в начале 1990-х сотрудники Феодосийской картинной галереи им. И.К. Айвазовского нашли на пересечении улиц Горького и бывшей Дурантевской (так она называлась до революции) то самое двухэтажное здание, в котором жил художник. При советской власти Дурантевская была переименована в Дзержинскую. С начала 2000-х улица носит имя Константина Федоровича Богаевского.
До сих пор в России нет музея, посвященного творчеству Богаевского,
Костя с мамой и младшим братом, Александром. 1880-е годы
Тоже очень интересное прочитал о Богаевском:
"Параллельно с темой индустриального пейзажа в творчестве К.Ф. Богаевского возникает новая тема – «Города будущего». Она тоже явилась результатом длительной работы на стройках пятилеток, где наряду с гигантами индустрии возникали новые жилые массивы социалистических городов.
Обычно города будущего на картинах Богаевского стоят на берегах больших водоёмов. Это или широкие реки, искусственные водохранилища, или морские просторы. Лучшими из этого цикла являются изображения приморских городов. Они лежат на берегах южных морей и по строительному замыслу близки к курортным новостройкам на Южном берегу Крыма последних десятилетий.
Иногда города возникают как скопление высотных зданий или отдельных кварталов новых домов, увязанных с исторически сложившейся архитектурой старых построек.
Этот цикл картин, над которым Богаевский много и упорно работал, не удовлетворил мастера. «Дело у меня с живописью идёт туго и плохо: ни одной картины ещё не написал; кажется, провалюсь я с этой затеей – очень меня это тревожит... города мои никак не хотят быть «будущими», – получаются они какими-то «старыми», или «экзотическими», где-то в Мексике, а не в СССР...», – писал он в одном из писем в апреле 1938 года.
С тревожным чувством послал К.Ф. Богаевский картину «Город будущего» в Москву.
Но вскоре он получил от своего друга С.И. Лобанова (художника, заместителя директора Музея нового западного искусства) письмо, в котором очень подробно описано впечатление, произведённое картиной на выставке «Индустрия социализма». Лобанов сообщал:
«Вчера на диспуте о выставке «Индустрия социализма» было очень интересно одно выступление, касающееся Вас лично, т. е. Вашей картины «Город будущего».
Говорила… одна работница «Шарикоподшипника», от имени тысячного цеха завода и своего собственного, конечно. Говорила интересно, просто, искренно – словом, очень хорошо. Если бы Вы слышали выступление о Вашей картине... Вы бы поняли цену себе по-настоящему, как смотрит на Вас передовая часть истинной массы народной, а не отдельные искусствоведы, даже если они индивидуально очень высоко котируются на основе своих знаний или чувств. Она так горячо, так образно, говорила о Вашем творчестве, о том, что оно даёт массе рабочего зрителя, как ошеломляюще прекрасно действует на душу, – что мне просто захотелось обнять эту женщину и от души поблагодарить её не только за Вас, но и от всех других художников, высоко ценящих Ваше творчество. Более воплотить мечту о городе будущего, по её мнению, нельзя, хотя она и оговаривается, что, по всей вероятности, города будущего будут иными.
Я очень сожалею, что Вы не слышали этого дифирамба, иначе Вы вряд ли стали бы развивать до такой степени неправильно Ваши мысли о собственном искусстве…»"
А случайно Аида Алексеевна Касаткина не эта самая "работница цеха" подшипникового завода и такая же как и Терешкова? Геннадий Хазанов: "У людей был Ренессанс, у нас - либо всеобщий Одобрямс либо всеобщий Осуждамс!"